Дора Мария Калф много работала с детьми и большое значение придавала как особенностям, так и нарушениям развития. На своих семинарах родоначальница метода песочной терапии, как свидетельствуют ее ученики, говорила: изучать теорию Юнга следует для того, чтобы научиться определить стадию развития клиента и «знать, откуда придет исцеление».

Дора Калф по достоинству оценила теорию раннего психического развития Эриха Ноймана, с которой тот впервые познакомил публику в 1973 году в своей книге «Ребенок: структура и динамика формирующейся личности». Сам Э.Нойман терапией детей не занимался, но занималась Д.Калф. Ее опыт подтвердил теорию Ноймана и хорошо подходил для объяснения процессов исцеления и трансформации в песочной терапии.

Д.Калф заимствовала у Э.Ноймана мысль о том, что Самость, организующий и регулирующий принцип психики, является ведущей силой психического развития с самого рождения человека. По Д.Калф всего стадий раннего развития три:

1. Единство матери и ребенка, с рождения и в течении первого года жизни,
2. Отделение Самости ребенка от матери, начиная с конца первого года,
3. Выражение Самости в сознании ребенка на втором-третьем году жизни.

По Д.Калф и Э.Нойману, одной из главных задач раннего развития является формирование в психике ребенка ощущения единства с матерью, поскольку природа первичных отношений с ней определяет качество всех будущих отношений личности как с другими людьми, вещами и событиями, так и с собой.

Понятие «единство матери и ребенка» Дора Калф представила в своей книге о песочной терапии, где она пишет: «Забота об удовлетворении потребностей новорожденного ребенка, которые взывают, в основном, к материнскому чувству, будь то удовлетворение голода, защита от холода и так далее, локализуется в телесной матери. Мы называем это фазой единства матери и ребенка, во время которой дитя испытывает безусловную безопасность и защищенность в материнской любви» (Kalff, D. M. 1980/2003).

Позже, начав работать со взрослыми, Д.Калф заметила, что если их ранние отношения оказались трудными, то исцелиться им помогает возвращение к задачам развития, которые не были адекватно решены в детстве. А глубокая работа, которая совершается при этом, лежит в матриархальном поле бессознательного.

Дора Калф учила, что все трансформации происходят на психическом уровне единства матери и ребенка. «Чтобы исцелиться, психике необходимо вернуться на этот ранний уровень развития», – писала она (Kalf, D. M. 1980/2003), считая, что в процессе творческой работы с песком и водой появляется возможность вовлечь человека в трансформационный процесс на клеточном уровне, и нужное состояние может быть достигнуто.

Когда руки взаимодействуют с песком, становятся видимыми и узнаваемыми силы, действующие в неосознаваемых глубинах души. Руки «сводят вместе» внутренний и внешний миры, дух и материю. Понимание этого явления лежит в основе терапевтического метода песочной терапии.

Говоря на своих занятиях о стадии «единства матери и ребенка», Дора Калф указывала на необходимость замечать ее символические проявления в песочных картинах. Появление образа, который можно было идентифицировать как отражение этой стадии, сигнализировал ей о начале глубинного процесса.

Дора Калф писала, что стадию единства матери и ребенка можно разглядеть во многих образах. Часто ее предвестниками становятся фигуры из чуждой клиенту культуры, изображение мифологических персонажей или фигурки животных. Иногда она открывается появлением самки животного и детенышем, фигурками богов и богинь, например, богородицей с младенцем. Продолжая работать, клиент использует образы своей культуры, которые ближе к его реальному опыту, то есть, к сознанию. Огромную важности песка Дора Калф не отмечала особо, но этот аспект очевиден из ее описаний случаев терапии.

Песок важен, когда мы говорим о матери. Он символизирует землю, плоть, в частности, материнское тело. Prima materia, первичный материал, его ощущают наши руки, когда мы трогаем песок, и эти ощущения возвращают нас к Праматери. Английское слово „matter” (материя, вещество) происходит из латинского „mater”, что значит мать.

Мать-земля – основа существования всего живого и один из архетипов коллективного бессознательного. Считается, что архетипы способны рождать образы независимо от сознательных переживаний. Песочная терапия дает уникальную возможность привести в движение энергию архетипа и разглядеть образы, через которые она выражается в сознании.

Кей Брадвей (Bradway, K. 2005) пишет: «Мать в песочнице появляется различными способами. Мы часто видим округлости груди или живота в песке. Это тело. Пещеры в песке, помещения, которые могут что-то укрыть и содержать в себе – все это мощные символы матери. И после того, как вы видели сотни и сотни песочных картин, вы все яснее понимаете, что что-то в песочнице относится к матери, и вы цените это. Иногда мать входит через руки клиента. Вы можете заметить их мягкость и нежность, и это успокаивает. Вы видите, как нежность растекается между фигурами, нежность рук. Это душа матери, я думаю».

Случается, что клиент заходит в кабинет и просто прикасается к песку или с удовольствием запускает в него руки. Другие же избегают контакта с песком, хотя построили уже много песочных картин. Первое обычно происходит с теми, кто смело идет навстречу переживанию единства матери и ребенка, которое приносит это прикосновение. Все иначе, если человек старается избежать контакта. Из этого следует сделать вывод, что на данной стадии своего развития он боится этого переживания. Однако, говорит Кей Брадвей, если вы – столь долго, сколько потребуется – даете человеку переживание хорошей матери, которой у него не было или которую он забыл, вы помогаете ему отважиться прикоснуться к песку. Клиент может пойти на это, когда он достаточно уверенно себя с вами чувствует.

И в этом уникальность песочной терапии – во взаимодействии с песком тело клиента получает возможность проявиться. В долгом, неспешном терапевтическом процессе у клиента появляется шанс регрессировать до любой стадии своего развития, включая превербальную, причем не однажды. Взаимодействуя с песком в безопасном терапевтическом пространстве, он может пережить чувства и прикосновения, связанные в воспоминаниях с самыми ранними отношениями с матерью. И тогда в песке мы видим символы и формы, которые показывают нам, что клиент «работает» сейчас на этой стадии.

Переживание единства матери и ребенка как важное условие развития

«Материнские» формы в песке могут свидетельствовать о том, что актуальными для развития человека в данный момент являются вопросы жизненной энергии (либидо). В книге «Символы трансформации» К.Г.Юнг объяснял свой взгляд на семейные отношения в связи с процессом индивидуации. В процессе развития либидо необходимо перенести из узкого семейного круга (где ребенок является только частью системы) в более широкий круг (где человек становится центром новой системы) потому, что этого требует психическое здоровье взрослого человека. Обычно этот шаг связан с разрешением сексуальности или хотя бы с мыслями о ней (Юнг К.Г., 1983).

Если этого не произойдет, энергия (либидо) останется фиксированной в бессознательном, в эндогенных отношениях с родителями, развитие человека затормозится, и ему необходимо пройти через процесс сепарации во взрослом возрасте. Юнг писал, что жизненная энергия человека, или либидо, движется в двух направлениях:

1. Назад в прошлое, в бессознательное единство с матерью/семьей/социальной группой и так далее;
2. Вперед, в сторону требований жизни.

Процесс создает напряжение из-за конфликта противонаправленных энергий. Оно может выражаться различными способами, например, в виде тиков или истерик. Часто эта симптоматика и является причиной привода ребенка и прихода взрослого в терапию.

Юнг (Юнг К.Г., 1983) рассказывает, что происходит, если человек не может адаптироваться к жизни. Когда кто-то не создает объективных отношений в реальной действительности, его энергия «взрывается» в аффекте. Аффекты обычно наблюдаются там, где не ладится адаптация.

В другом случае в терапии человека, выросшего в условиях материнской депривации, «материнские» формы могут появиться, когда регрессирующее либидо «течет» в бессознательное, и там констеллируется позитивный материнский комплекс. Энергия человека должна туда вернуться (возраст не имеет значения), чтобы на какое-то время дать клиенту пережить глубокие отношения с терапевтом и успокоить боль. Потом либидо может и должно начать движение наружу, в сторону выполнения реальных жизненных задач.

Переживание единства матери и ребенка как фактор, исцеляющий травму

Прикасаясь к песку и осязая его, клиент получает возможность пережить чувства и прикосновения, связанные с его самым ранним опытом взаимодействия с матерью. И это особенно ценно, если ранние утраты прервали что-то значимое.

В личной истории некоторых людей довольно рано нарушаются процессы, связанные с формированием чувства безопасности. Возможно, оно никогда не было в достаточной степени достигнуто. И тогда мы, терапевты песочной игры, можем создать или возобновить для клиента это чувство, одобряя и лелея все, что он делает. Именно это обычно делает мать. И это может дать ему ощущение заботы. Это движение назад, говоря языком метафоры, в «материнское лоно», второе рождение, возобновление или создание связи с Самостью, дающее чувство законченности или целостности. Говоря языком метафоры, нам нужно погрузиться обратно во тьму, чтобы потом опять выйти на свет. Если единство матери и ребенка было неполным, клиенту будет необходимо возрождение, так как его Эго могло быть нарушено.

“Преодоление правды”

Каждый человек бывает ранен, когда забота матери о нем не соответствует его потребностям. Еще более трагично складывается ситуация, если ребенок теряет родителей. Эта рана может быть сравнительно небольшой, и тогда она оставляет после себя невроз или материнский комплекс, но она может быть и настолько велика, что способна разрушить Эго и привести к психозу.

Я встретилась с Эдуардом в детском доме, когда ему было 8 лет. Он жил в младшей группе (где обычно живут дети до 7 лет, дошкольники) и был там самым старшим и самым беспокойным ребенком. В детском доме Эдуард жил с трехлетнего возраста. В той же группе находился и его младший брат. Воспитатели настаивали на необходимости терапии, рассказывая, каким импульсивным и неуправляемым бывал Эдуард, в другое время, хотя гораздо реже, ласковый мальчик. Медсестра сообщила, что Эдуард наблюдается у психиатра и принимает нейролептики. С конца октября мы стали встречаться раз в неделю.

Многим детям трудно принять границы терапевтических отношений, но для Эдуарда это было настоящей пыткой. Если он обо мне вспоминал, то рвался в кабинет по десятку раз на дню, кричал под окнами. И я снова и снова объясняла ему, как долго еще нужно ждать нашей следующей встречи. Постепенно Эдуард стал привыкать к структуре терапии и мог ограничиться тем, что издали на пальцах показывал мне, сколько дней осталось до следующего сеанса, а в кабинет заскакивал только в совсем критические моменты.

А на сессиях он играл вволю. У меня был большой кабинет, где мы могли играть как в подвижные игры, так сидя и на полу, покрытом ковром. Песочницы Эдуард игнорировал, к песку прикасаться категорически отказывался полгода, вплоть до очень важной сессии в мае, о которой я расскажу.

Эдуард «не видел» песочниц, а я, как оказалось, «не видела» его семейной истории. Теперь, оглядываясь назад, понимаю, что все происходило так, как и должно было. Эдуард приходил на сессии и раз от раза вел войны на ковре кабинета, таким образом проживая войны, которые шли в его душе, отнимая энергию, необходимую для адаптации. Воспитатели жаловались мне, что в свои 8 лет он путает цифры и совсем не умеет читать, а Эдуард, не глядя мне в глаза, снова и снова рассказывал, как опять в выходные приезжала мама и как привозила конфет ему и брату. А я слушала, испытывая странное чувство.

Прошла зима, потом весна. Мы встречались с Эдуардом каждую неделю. В конце мая у меня состоялся важный разговор с воспитательницей группы Эдуарда. Вся «в растрепанных чувствах», она пришла ко мне и сказал: «Или ты сейчас же объяснишь этому ребенку, что у него нет матери, или я уже не знаю, что я с ним сделаю!» Воспитательница рассказала мне полную трагизма историю ребенка. Оказалось, что Эдуард в свои три года стал свидетелем ужасного скандала между родителями и даже постарался защитить свою мать, за что отец раскроил ему череп топором (шрам был скрыт богатой шевелюрой мальчика). После больницы Эдуарда привезли жить в детский дом. Его отца посадили на долгий срок в тюрьму, а мать через несколько дней после происшедшего повесилась. Так Эдуард потерял мать, отец же из тюрьмы иногда писал ему.

Реальная история жизни мальчика была слишком тяжела для него. Поэтому он придумал другую, в которой об отце не говорилось, а мама осталась жива. И все силы души он направил на то, чтобы убедить себя и других в этом вымысле. Однако со временем спасительная фантазия становилась вредной.

Пообещав воспитательнице попытаться помочь Эдуард «восстановить связь с реальностью», я готовилась к следующей встрече с ним. Мне казалось, что я собираюсь отнять у тонущего ребенка спасательный круг, хотя здравый смысл и оставался на стороне правды.

Эдуард пришел и начал, как всегда, весело рассказывать о чем-то повседневном. Я сказала, что хочу поговорить о его маме. Он сообщил, что вот как раз в эти выходные мама приезжала и все было как обычно. Я ответила, что знаю правду, и он знает, что я знаю... Он покраснел, готов был расплакаться, я тоже. Казалось, что у нас обоих сейчас «взорвется» мозг. И тут, как в сказке, Эдуард соскочил с кресла и подбежал к песочнице.

В полной тишине он сделал в середине песочницы похожий на могилу холмик, ограду вокруг, а внутри «посадил» цветы. Потом спросил, есть ли у меня крест: «На кладбищах всегда есть кресты»... Оправляясь от шока, я ответила, что креста нет, но мы можем его сейчас соорудить из палочек.

Свою задачу в песочнице Эдуард выполнил с церемониальной серьезностью и, казалось, как-то вдруг повзрослел на глазах. У меня пропало ощущение, что я отнимаю у тонущего спасательный круг. Потому, что больше он был Эдуарду не нужен. Мальчик обеими ногами стоял на земле, в реальности. Реальность была тяжелой, но настоящей. Такой, в которой можно жить. И эта «работа матери» была проделана в терапевтическом процессе, благодаря которому Эдуард смог «найти свою мать», чтобы теперь уж потерять ее навсегда и всю жизнь грустить об этом.

Позже мы смогли вести разговоры о его матери. Он рассказал, что почти ее не помнит, что не знает даже, как ее зовут. Поэтому мы приступили ко второй части душевной работы: восстановлению жизненной истории Эдуарда. Эта более осознанная деятельность, несомненно, очень важна, но она не могла состояться без долгого подготовительного периода, в ходе которого мальчик бдительно проверял, действительно ли я смогу это вынести. Чтобы однажды он смог вынести сам себя.

Подняв личное дело Эдуарда, я узнала имена его родителей, даже бабушек и дедушек. Мы рисовали их и составляли «хронику его жизни». Вместе с воспитательницей Эдуард ходил на кладбище к маминой могиле. Казалось, что это время не столько потерь, сколько находок было благоприятно для мальчика.

А в обыденной жизни у Эдуарда вдруг появилось много энергии для построения отношений и учебы. Он быстро (как по волшебству, говорили воспитатели) научился считать, а потом и читать. Через некоторое время я узнала, что весной дозу нейролептиков психиатр уменьшил, а летом отменил их совсем. Однако задержка психического развития, несмотря на достижения последнего времени, оставалась по-прежнему большой, и медико-педагогическая комиссия решила, что Эдуарду будет лучше в специализированном интернате, в деревне.

Вплоть до осени и нашего расставания Эдуард построил 11 песочных картин. В центр песочницы мальчик всегда ставил «дом на холме» (он использовал самый большой из моей коллекции). Вокруг него и развивался весь сюжет. Дом, как спасение и надежда для бесприютной души. Дом материальный, дом из внутренней реальности. Обычно в нем жила семья или праздновалось Рождество. На столах всегда стояла еда. Эдуард смог использовать энергию материнского архетипа, вошедшую в процесс терапии благодаря песку и нашим с ним долгим отношениям, и «накормить» свою душу чем-то ей необходимым. И это, говоря словами Кей Брадвей, и есть «работа матери».

В качестве итога

По Д.Калф и Э.Нойману, одной из главных задач раннего развития является формирование единства матери и ребенка в психике человека. Дора Калф считала, что все трансформации происходят на психическом уровне единства матери и ребенка. «Чтобы исцелиться, психике необходимо вернуться на этот ранний уровень развития» m – писала она (Kalf, D. 2003).

Опыт переживания свободного и защищенного пространства в терапевтических отношениях клиент может интернализовать, и это становится его внутренним пространством – личностным эмоциональным ресурсом, к которому человек обращается, особенно в трудные времена. Процесс, который должен был произойти естественным путем благодаря ранним отношениям с матерью, но по каким-либо причинам потерпел неудачу или был нарушен позже на жизненном пути, восстанавливается в терапии.

Список использованной литературы:

1. Bradway, K., Chambers, L., Chiaia, M. Sandplay in Three Voices. Routlege, 2005
2. Kalff, D.M. Sandplay: A Psychotherapeutic Approach to the Psyche., Temenos press, California, 2003.
3. Jung, C.G. Symbols of Transformation, Vol 5, Collected Works. New York: Pantheon Books, Inc., 1967.
4. Neumann, E. The Child. London/New York, Karnac Books, 1988.